Нинель открыла глаза.
За окном просторной по-гостиничному каюты бушевала необычная по своей силе буря. Подойдя к окну и резким движением отправив занавеску по привычной траектории, Нинель похолодела от ужаса - прикрепленный к борту гигантского лайнера спасательный катамаран под очередным ударом стихии не выдержал, и, в нарушение прежнего вектора движения, хаотично смешался с пляшущими сумасшедший танец жизни волнами. Наспех послав своему осиротевшему родителю воздушный поцелуй, новоявленный путешественник скрылся из виду, покорившись неизбежной судьбе.
За окном просторной по-гостиничному каюты бушевала необычная по своей силе буря. Подойдя к окну и резким движением отправив занавеску по привычной траектории, Нинель похолодела от ужаса - прикрепленный к борту гигантского лайнера спасательный катамаран под очередным ударом стихии не выдержал, и, в нарушение прежнего вектора движения, хаотично смешался с пляшущими сумасшедший танец жизни волнами. Наспех послав своему осиротевшему родителю воздушный поцелуй, новоявленный путешественник скрылся из виду, покорившись неизбежной судьбе.
Что же будет с нами? - в ужасе прошептала Нинель, - если даже спасательные шлюпки отлетают, как щепки. Есть ли шанс выжить? Тем временем в комнату забежала запыхавшаяся от пробежки по длинному палубному коридору консъержка.
- Вы видели, что случилось? - вскрикнула она, - кажется, мы потеряли все спасательные шлюпки, кроме одной, да и что от нее толку, если нас здесь тысячи человек? Шторм снаружи такой, что даже оркестр перестал играть, все разбежались по своим каютам и ждут что будет. Она шумно вернула занавеску в исходное положение.
- Как вы можете смотреть на это? Я в ужасе... я в ужасе.. - повторяла она побелевшими губами. И, словно утратив надежду получить от Нинель опровержение своих страхов или хотя бы призрачную возможность спасения от подступившего к горлу чувства беспросветного одиночества в своем бессилии перед неизвестностью, консъержка переключилась на следующий объект и так же скорополительно исчезла, как и появилась.
Нинель захотелось подышать морским воздухом и оценить масштабы катастрофы. Она одела черный непромокаемый плащ-дождевик с капюшоном, как на монашеской рясе, и выдвинулась наружу. Ни одного сумасшедшего, желающего посмотреть на океан, сотрясающий девятнадцатипалубный корабль, больше не нашлось. Волны напоминали живые пирамиды, вырастающие повсеместно из толщи воды, набирающие силу и убывающие, будто ведущие ожесточенный спор, выплескивая накопившееся негодование. Свои громадными отверзающимися пастями волны, казалось, готовы были поглотить любого, волей случая оказавшегося на их территории. Однако лайнер пока справлялся со своей задачей, прокладывая путь по заранее намеченному маршруту, мощным корпусом прорезая шипящих пеной и бросающихся на него заговорщиков.
И тут Нинель пришла в голову совершенно безрассудная идея, одна из тех, которые, поселяясь в голове, не оставляют в покое до счастливого момента своего воплощения. Нинель задумала попасть на самую верхнюю палубу корабля, почему-то решив, что другой такой возможности у нее больше никогда не представится.
Верхняя палуба представляла собой абсолютно ровную поверность цвета слоновой кости размером с небольшую детскую площадку, без единого выступа или какой-либо опоры, за которую можно схватиться. Более того, не существовало лестницы, которая бы выводила страждущего, например, в центр этой площадки. Единственный путь к верхней палубе пролегал через узкое горизонтальное окно высотой в половину человеческого роста с высунутой наружу петлей для ноги, оперевшись на которую и подтянувшись за край крыши, то есть фактически перевоплощаясь в альпиниста без страховки, можно было достичь цели.
Нинель так и сделала, попутно удивляясь, почему эта простая мысль не приходила ей раньше, а вернее, что отводило эту мысль от фокуса ее внимания.
Как бы то ни было, она оказалась на самом верху лайнера и тут же пожалела о содеянном, поскольку теперь приблизиться к краю и посмотреть хоть одним глазком вниз со стометровой высоты, да еще в условиях скользкого шатающегося пола без какой-либо опоры, было выше ее сил, а путь обратно предполагал именно это. Волна дикого отчаяния накрыла Нинель, и, чтобы немного успокоиться, она перебежала поближе к центру площадки и легла звездочкой на влажную поверхность крыши, как бы обняв ее. Крыша, как ни странно, излучала приятное тепло, как-будто заранее зарядилась солнечными лучами, воспользовавшись естественной в силу своего расположения монополией на свет.
Тепло по-матерински разливалось по телу Нинель, наполняя спокойствием и созерцательным любопытством. В этом новом ощущении происходяшее вокруг стало стремительно меняться на глазах, ни о каком ужасе шторма уже и не было речи. Волны набегали с прежней силой, раскачивая лайнер с той же самой амплитудой, но, оказалось, это его даже раззадоривает и!... немало развлекает. А посмотреть было на что: волны оказывается выделывали такие штуки! Пенящихся и блеющих беленьких барашков, с хохотом передаваемых от одной волны другой, запряженную в стаю рыб золотистую коляску, во главе с самим морским дьяволом, оставляющую за собой мерцающий, как чешуя, шлейф всех цветов радуги. Все это напоминало радостное и несколько диковатое общение разношерстных детей, нашедших универсальный язык самовыражения в самой что ни на есть первобытной форме. К удивлению Нинель, волны восприняли корабль как заезжего чужеземного гостя, перед которым хотелось показать себя во всей красе. Одни волны сменялись другими, а Лайнер неуклонно двигался дальше, попыхивая трубами, оставаясь верным самому себе.
-Хоть на миг притворись он водой, - рассеянно подумала Нинель, - нас бы уже тут не было.
В голову лезли мысли о ложном чувстве самосохрания, о нахождении опоры без опоры и двусмысленности катастроф.
-Хоть на миг притворись он водой, - рассеянно подумала Нинель, - нас бы уже тут не было.
В голову лезли мысли о ложном чувстве самосохрания, о нахождении опоры без опоры и двусмысленности катастроф.